19 января 2010 года (вторник)
Читаю «Крутой маршрут». Пережитое Евгенией Гинсбург – это бескрайний карьер в сравнении с одинокой песчинкой. Где песчинка – это то, что выпало мне. Но всё равно в книге много мыслей созвучных моим. Зацепили переживания Гинсбург о том, как ещё в долагерной жизни шлёпнула она младшенького Васеньку. А ведь и мне вот уже недели две как в голову лезет воспоминание о том, как я тоже шлёпнул Булата. Довёл он нас с мамой неисправимым пофигизмом, ну я и распустил руки. Булат заплакал. Не от боли. От обиды… Дня три я переживал. А вот сейчас тот шлепок всё лезет и лезет в голову.
Или другой случай. Купили Булату скейтборд, пошли на улицу, он начал кататься с небольшой горки у самого дома. Раз скатился, второй, третий. А потом упал, ударился, подбежал ко мне, обнял обеими руками мою ногу, думая, что я пожалею его, как мама, начну дуть на пораненную ногу… А я – бессердечный – оторвал его от себя, присел и сурово произнёс:
- Перестань реветь, мужчины не плачут…
- Больно же – ещё громче заревел Булат.
Я встряхнул его за плечи:
- Терпи, ты же мужчина.
Булат успокоился, но обиду затаил. Когда шли домой, предложил сыну:
- Нога болит? Давай донесу тебя.
- Не надо – буркнул Булат. – Сам дойду.
Надолго запомнил Булат отцовскую жесткость. До самого утра. Не разговаривал со мной. А к утру всё забыл… Но забыл ли?
Сейчас лежу на шконке и думаю, а не вспоминает ли Булат именно эти два случая… И тут же отгоняю назойливую мысль.
***
Водили к какому-то тюремному руководству. Все по поводу рапорта, что днём я спал и не реагировал на замечания. Может у них план по наказаниям? Как в «Крутом маршруте» – план на карцеры? Так или иначе, думаю, что мне оформят «выговор с занесением в личное дело». Денис говорит, что два выговора – это карцер. Не говоря о том, что это крест на УДО - условно-досрочном освобождении. Впрочем, УДО ещё и не светит, и не нужно оно мне. Уверен, что освобожусь в связи с отменой приговора!20 января 2010 года (среда)
Вся камера постриглась. Попросили машинку, дали. Роль цирюльника блестяще исполнил Николай из Тетюш.
В самый разгар стрижки в камеру привели щуплого «повара-водителя» (так написано в его документе об окончании Лаишевского ПТУ). Зовут Юрием, работает грузчиком, получил двадцать суток лишения свободы «за оскорбление представителя власти при исполнении должностных обязанностей». Это по приговору. В переводе на русский – послал далеко-далеко милиционера. Тот обиделся, написал рапорт, закрутилось дело.
- Легко отделался – говорю – мог загреметь по 282-ой, за разжигание социальной розни. По отношению к социальной группе «менты». На пару лет.
Юра попил чай, постригся… Но тут его забрали, мол, по ошибке он попал в нашу камеру.
21 января 2010 года (четверг)
Впервые за 57 дней, которые нахожусь в тюрьме, выезжал в город, в Вахитовский районный суд, где рассматривали моё заявлении о бездействии прокурора Татарстана Кафиля Амирова. Ещё до тюрьмы обратился к нему с заявлением о том, что руководитель Следственного комитета Владимир Киршин совершил уголовно-наказуемое деяние, а именно – сфальсифицировал рапорт об обнаружении признаков преступления, когда ему позвонил Минтимер Шаймиев и сделал устное заявление о преступлении. Потерпевший и в ходе допроса 3 декабря 2008 года и в ходе судебного заседания показал, что 18 сентября 2008 года он обратился к Киршину с устным заявлением о том, что Муртазин совершил преступление. Но Киршин «подправил» заявление, указав в рапорте, что преступление совершили «неустановленные лица» (если бы изначально в рапорте было указано, что преступление совершил именно я, то уже 18 сентября 2008 года меня признали бы подозреваемым. И я получил бы возможность, как минимум, заявить отвод экспертам, на выводах которых был выстроен обвинительный приговор. Но в сентябре 2008 года я был только свидетелем, а значит, был лишен многих процессуальных прав).
Вахитовский суд отказался признать действия Амирова незаконными. И сделал это «именем Российской Федерации». Только при чем тут Россия? Надо будет обратиться с предложением, чтобы всем татарстанским судьям выдали по тюбетейке. Чтобы не было иллюзий, чтобы сразу было видно, что это татарстанские судьи.
***
Чтобы к десяти часам попасть в суд, из камеры меня увели около семи утра. Судя по спискам, с которыми носились надзиратели, в город (в суды или на следственные действия) вывозилось человек шестьдесят. Всех арестантов поместили в две камеры–накопители. Но меня (как особо опасного преступника?) завели в одиночный бокс без окон, без освещения, где продержали часа два. В автозаке тоже усадили в камеру, в которой было всего трое человек (со мной). Это притом, что в соседнею клетку набили человек пятнадцать. Моими попутчиками оказались 40-летний лидер какого-то ОПГ (три убийства, грабежи, разбои, 17 лет отбывания в колониях строго режима), и глухонемой арестант.***
Когда вернулся в камеру, узнал, что у нас пополнение. Когда арестанты возвращались с прогулки, в камеру прошмыгнул кот. Чёрный-чёрный. На нём ни единого светлого пятнышка, мы его так и прозвали - Черныш. В Черныша одномоментно влюбились все. Кот это сразу почувствовал, повел себя как хозяин. Поспит на одной шконке, переберется на другую. Ко мне и вовсе забрался под одеяло, лег на ноги, да так и проспал часа два. Когда Чернышу приспичило в туалет, он пошел именно в туалет. Воспитанный!***
Объявили выговор. Надзиратель, разносивший почту, предложил расписаться, что я ознакомлен с приказом начальника тюрьмы. Расписался. Приписал, что прошу предоставить копию приказа, потому как намерен его обжаловать.
Journal information